Ли Миллер. Портреты

В лондонской Национальной портретной галерее прошла выставка «Ли Миллер. Портреты».

В апреле 1945 года на стол редактора английского Vogue легли страшные снимки. Фотографии прибыли из только что освобожденного американцами концентрационного лагеря Дахау. От этих снимков хотелось отвести взгляд, в изображенное верилось с трудом. Их сопровождала телеграмма от фотографа: «Я заклинаю вас поверить мне: это правда».

Автором снимков была американка Ли Миллер — военный фотокорреспондент, проведшая на фронте восемнадцать месяцев, с октября 1944 по май 1945. Она присутствовала при освобождении Дахау и Бухенвальда, при изгнании немцев из Парижа, при высадке войск союзников в Нормандии. Теперь трудно поверить в то, что модный журнал печатал огромные, прославившие Миллер военные фоторепортажи, иногда по несколько в номер — и именно она убедила редакторов Vogue поддержать тех, кто воевал и ждал вестей с фронта. Впрочем, всемирно известным фотографом Миллер стала задолго до начала войны — к тому времени она уже успела побывать знаменитой моделью, ассистенткой и подругой Ман Рэя и фотолетописцем движения сюрреалистов.

Один из самых знаменитых ранних снимков Миллер называется «Пикник». Он сделан в 1937 году во Франции. На нем — одетые мужчины и женщины с обнаженной грудью, расположившиеся парочками на траве у маленького столика. Композиция нарочито вторична, она отсылает к знаменитому «Завтраку на траве» Клода Моне, а презревшие условности и правила общественного порядка люди — это Поль Элюар и Ман Рэй со своими подругами. На других фотографиях — подруга Пикассо Дора Маар, юная невеста Макса Эрнста Леонора Каррингтон, художница Леонор Фини и просто безвестная обнаженная женщина в железной кольчуге. Ли Миллер, конечно, фотографировала и мужчин. Пабло Пикассо и Ман Рэя, Жана Кокто и Луи Арагона. Но особенно хорошо ей удавались портреты женщин из сюрреалистического кружка, в которых всегда угадывается какое-то странное чувство тоски, прячущейся за беззаботными улыбками и прихотливыми нарядами.

Это ощущение надлома, скрытого за сверкающим фасадом, выглядывающее из-за каждой детали тщательно выстроенного кадра, было одной из отличительных черт фотографического таланта Ли Миллер. Ее собственная боль, сопровождавшая ее чуть ли не с рождения, стала основой ее фотографического опыта, одним из его главных ингредиентов и во многом предопределила ту степень сочувствия, которая столь часто и столь явно читается в ее фотографиях, снимает ли она жизнь сюрреалистического кружка или жертв военного времени. Видимо, поэтому Миллер лучше всего удавались портреты — это был ее дар.

Она родилась в 1907 году в Америке в семье выходцев из Скандинавии. Детство у Ли Миллер было странным, и это, пожалуй, самое мягкое прилагательное, которое можно здесь придумать. Ее отец был фотографом-любителем и передовым человеком своего времени. Поэтому он без особых колебаний и неоднократно снимал свою дочь и ее школьных подруг обнаженными. В семилетнем возрасте Миллер изнасиловал друг семьи; когда ей было четырнадцать, на ее глазах утонул молодой поклонник. В двадцать один уже в Нью-Йорке студентка Миллер хотела броситься под автомобиль — ее извлек оттуда джентльмен, который, по странному совпадению, оказался ни кем иным, как Конде Настом, создателем и владельцем огромного издательства модных журналов. Ли Миллер стала известной моделью. Однако карьера красивой вешалки для модной одежды и разрисованной ширмы для рекламируемых товаров (включая женские гигиенические прокладки) перестала устраивать Миллер практически сразу же. В 1929-м она решила переехать в Париж, где начала фотографировать, и где странность и затаенная грусть Миллер сделали ее музой и объектом поклонения, чуть ли не культа (это если вспомнить, что из слепка ее груди сделали бокал для шампанского, имевший бешеный успех в местных артистических кругах) сюрреалистического движения.

Если внимательно смотреть на те портреты, которые Ли Миллер делала в тридцатых, в них больше всего потрясает столь явная спокойная отрешенность человека с фотоаппаратом. Да, иногда онa экспериментирует с ракурсами и разного рода техниками и эффектами вроде соляризации — сказывается работа с Ман Рэем. Или, скажем, у нее есть ряд повторяющихся, фирменных деталей — вроде одного из ее излюбленных композиционных приемов, двойного портрета (например, портрет Пикассо с ее мужем Роландом Пенроузом). Иногда она любит театральные жесты и неожиданные ходы; таков чуть более поздний портрет (также двойной) — отражение в глазированном чайнике. И все же для ученицы Ман Рэя и последовательницы сюрреалистов таких фокусов-кунштюков в ее снимках довольно мало. Чаще фон прост — просто черный, просто белый. Если все происходит на пленэре, то природа также нарочито проста, присутствует несколькими деталями — веткой винограда за спиной у Доры Маар, розовым кустом где-то вдали и слева от Пикассо. Потому что главное в ее фотографиях людей — это сами люди. Выражения их лиц, поворот их голов и особенно взгляд выражают у Миллер их самые тайные мысли и терзания. И ведь она вовсе не безжалостна по отношению к тем, кого снимает, о нет. Она сочувствует им всем сердцем. Просто не оставляет ощущение, что она смотрит на них, всех этих гениев сюрреализма, играющих в плохих мальчиков и девочек и часто собственноручно разрушающих собственную жизнь, взглядом человека, который с болью знаком не понаслышке. Отсюда отмечаемое многими спокойствие ее фотографий, почти материнское участие — и ощущение фонового трагизма жизни, ее собственной и портретируемых ею друзей, без мелодраматических эффектов в самой фотографии.

Того, кто внимательно смотрит на довоенные фотографии Ли Миллер, уже не удивляет информация о том, что она довела Ман Рэя чуть ли не до помешательства, о других бурях ее личной жизни, о постоянных поездках по миру (маршрут: Париж — Лондон — Нью-Йорк — Каир), которые были, похоже, попыткой бегства от самой себя. Точку в этой странной гонке на выживание поставила, как ни странно, война. Война, давшая оправдание вечной неудовлетворенности и поиску приключений. И здесь начинается вторая глава творческой жизни Миллер: убедив редакторов, казалось бы, самого неподходящего из журналов, Vogue, она становится военным корреспондентом, аккредитованным при американской армии. Возможно, единственной женщиной, так долго сопровождавшей действующую армию с фотоаппаратом в руках.

На самом известном из снимков, который она сделала в Дахау, — всплывшее в воде тело одного из охранников лагеря. На другом — оперная певица Ирмар Зифрид поет на развалинах Венской оперы, разрушенной прямым попаданием бомбы, еще вчера Миллер слушала там «Мадам Батерфляй» в ее исполнении. На третьем — покончившая с собой при приходе войск союзников дочь бургомистра Лейпцига. Казалось бы, ничего общего с сюрреалистической игрой в жизнь, но и в военных фотографиях вовлеченность в события, быстрота реакции сочетается с ее обычной беспристрастностью, всеобщая картина бедствий складывается не из масштабных батальных полотен, но из деталей жизни конкретных людей, а «война», «жестокость», «героизм», «предательство», «порядочность» всегда не просто слова, но отдельные лица и отдельные люди. Снимок маленького мальчика, эвакуируемого из Люксембурга, по этому поводу Миллер писала (она сама писала тексты статей к своим фотографиям): «Освобождение не является красивой картинкой, не выглядит как в бравом рапорте. Конечно, фоном идет прекрасный цвет свободы, но детали вокруг — это руины и разрушение». Фотография женщины, работающей на текстильной фабрике, где делают сукно для солдатских шинелей — из серии снимков «Женщины на войне». Скульптор Генри Мур в бомбоубежище в лондонском метро. Но, пожалуй, наиболее показательна для Миллер такая фотография: маленький близорукий мальчик в круглых очках и пилоточке с надписью Scharnhorst. Фотография сделана в Вене в сентябре 1945-го — война уже закончилась. Это если не знать, что Scharnhorst — немецкий корабль, потопивший множество кораблей союзников и, в свою очередь, затопленный в 1943-м британскими и норвежскими эсминцами. Из 2 тыс. находившихся на его борту выжило всего 36 человек.

Победа в войне обернулась для Ли Миллер личным поражением: у нее больше не было возможности быть «вездесущей Миллер», которая всегда оказывалась первой на месте события. Говорят, что она как раз работала над статьей, когда ей принесли известие о германской капитуляции. «Черт, — сказала Миллер, не поднимая головы от пишущей машинки, — мне придется полностью переписывать статью». Еще какое-то время она продолжала фотографировать своих знаменитых друзей — Макса Эрнста, Пабло Пикассо, Т.С. Элиота, Жана Арпа, Игоря Стравинского, но нескончаемые депрессии привели к тому, что она полностью оставила фотографию. Вместе с мужем она уехала в дом в английском графстве Сассекс, где воспитывала ребенка, растила цветы и принимала гостей. В последние годы она отказывалась даже упоминать фотографию. После ее смерти от рака изумленный сын нашел 40 тыс. негативов и 500 отпечатков, ставшие основой архива Ли Миллер.